Я сидел на балконе своего дома в пригороде Бангкока, курил трубку и смотрел на две огромные полные луны. Одна была настоящей, а вторая – отражением в гладкой и спокойной воде озера, начинавшегося в тридцати метрах от дома и занимавшего большую часть площади нашей «деревни». На другом берегу из полумрака выступали почти церковные купола огромного здания «двуязыкой» католической школы. Я мечтал о том, как куплю большую лодку и буду каждое утро возить на ней в школу своих детей. Очень не хотелось думать о том, что завтра надо ехать через весь город встречаться с таиландским послом, который прибыл накануне из Москвы с идеей поручить мне написание еще одного путеводителя по Таиланду, повествующего о тайской кухне.

Путеводителей по Таиланду я написал немного, всего один, но и других русскоязычных «гидов» на рынке уже было предостаточно и мне не верилось, что есть нужда в еще одном. Наверное, лучше было бы написать тайскую поваренную книгу на русском, уж такой-то книги точно пока не было, но поваренные книги я писать не умел.

Над головой раздался ослабленный расстоянием рев двигателей реактивного лайнера, заходящего на посадку в новейший международный аэропорт Суваннапхум в пятнадцати километрах к северо-востоку. Подняв голову, я увидел огни самолета высоко над собой и подумал, что московский рейс Таиландской авиакомпании скоро тоже «переедет» сюда из старого аэропорта Дон Мыанг и тогда мне гораздо удобнее будет встречать своих редких гостей из дома.

Пока я сидел, задрав голову, краем уха слыша все время какое-то шуршание под балконом и не обращая на него внимания, чувство удивительного спокойствия, дарованное, наверное, бескрайним небом, облаками, подштрихованными лунным светом, медленно разливалось по моему телу. Потом что-то тяжело проволоклось по парапету балкона и смутно знакомый голос, но как бы усиленный хорошей аудиотехникой, поздоровался по тайски:

— Саватди, Атян.

Я опустил глаза и мое сердце подпрыгнуло и зависло где-то в горле. В полуметре от меня, опираясь на парапет крупночашуйчатой грудью, возвышалась огромная змеиная голова. Пасть была слегка раскрыта, создавая намек на вежливую улыбку, так что были видны полуобнаженные клыки, а венчала голову огромная золотая корона с посверкивающими в лунном свете драгоценными камнями. Больше всего змей походил на совершенно гигантского удава, но по бокам головы и шеи явно виднелся сложенный капюшон, подходивший, скорее, кобре.

Чудище, назвавшее меня Учителем (в Таиланде, если вы когда-нибудь что-нибудь преподавали, вы остаетесь Учителем на всю жизнь), заговорило вновь, совсем по-мультяшному раскрывая и закрывая пасть.

— Простите меня, Учитель, я напугал вас. Но таков мой настоящий облик, а если бы я явился вам в человеческом образе, который мне тоже доступен, вы не поверили бы что я – это я. Вы ведь знаете, кто я?

— Да, — проговорил я сквозь вату, заполнившую рот, — вы Наг.

— Верно. Сейчас вы успокоитесь. Еще раз простите великодушно за мое внезапное вторжение.

Мое сердце действительно уже вернулось если не к нормальному ритму, то, по крайней мере, к нормальному местоположению среди остальных внутренностей. Была здесь причиной магия Нага или просто прошло первоначальное ошеломление, но через несколько минут я уже воспринимал происходящее как обычную встречу двух разумных существ. Правда, моя спина все еще была мокрой от пота, но терпеть такие мелкие неудобства в тропиках привыкаешь быстро, особенно если прямо за спиной – дверь в кондиционированную комнату.

— Вам жарко, Учитель. Не будет ли с моей стороны наглостью предложить перейти для беседы в ваш кабинет?

— Нисколько. Правда… Видите ли, я не совсем представляю, как вы там поместитесь…

— Я просто приму более привычный для вас облик.

Раздался шорох, потом лунный свет на долю секунды померк, а когда полная луна снова осветила балкон, с парапета довольно неуклюже слезал средних лет монах, завернутый в традиционную оранжевую ткань.

Мы вошли в кабинет, где воздух был прохладный и сухой, и расположились в креслах: я за письменным столом, он – напротив. При свете настольной лампы я разглядел его лицо – совершенно незапоминающееся и – да простит читатель такой оборот речи – обезличенное. Буддийский монах по таиландской традиции должен оставить мирскую красоту за воротами монастыря. Поэтому монахи бреются наголо и регулярно бреют не только усы и бороду, но и брови. Лицо сидевшего передо мной человека, а это несомненно был человек, не голографическая фигура или мираж, показалось мне смутно знакомым, как и голос Нага перед этим, но сходство с кем-то, кого я неплохо знал, было настолько мимолетным, что памяти не за что было уцепиться и выудить на поверхность соответствующие этому лицу имя.

— Хорошо, что у вас паркет, а не плитка, — сказал Наг. Он был босиком, как и подобает монаху. В Таиланде вообще не принято в домах ходить в обуви. Но пол в кондиционированной комнате всегда холодноват, и я, в порядке компромисса, ходил по дому в носках.

От предложенного кофе Наг-монах отказался, и тогда я налил два стакана чистой питьевой воды и поставил на стол между нами. Наг, повинуясь обычаю, отпил немного воды и поставил стакан на место.

— Теперь я, видимо, должен называть вас Учителем, а не наоборот, — сказал я. Любой монах – это Атян, Учитель. В древности именно монахи были единственными носителями этого титула, и до сих пор большинство детей в стране, особенно детей из малообеспеченных семей, получает начальное образование в бесплатных монастырских школах, где преподают вполне квалифицированные учителя – как миряне, так и монахи.

— Нет. Я всего лишь послушник. У меня есть Учитель, он человек, не наг, настоятель монастыря, стоящего на самом берегу Меконга. Он уже мой седьмой учитель в этом монастыре.

— И сколько же лет длится ваше послушание, если вы пережили шесть настоятелей?

— Всю мою жизнь. Больше двух тысяч лет. Я сменил много монастырей и много Учителей. Наг не может стать полноценным монахом, ведь человеческий образ для нас – это одежда для появления в мире людей. Чтобы стать монахом наг должен при следующем перерождении прийти в мир человеком.

— Извините меня за нескромный вопрос… А сколько вообще живут наги?

— Мой отец прожил пять тысяч триста двадцать два года. Он слушал проповеди самого Просветленного Шакьямуни и часто бывал среди Его учеников. – в голосе нага прозвучала гордость за покойного родителя.

Я посмотрел на бронзовую фигуру «субботнего» Будды, стоящую на верхней полке стеллажа с книгами. В Таиланде позы Будды, каждая из которых связана с тем или иным эпизодом из земной жизни Будды Гаутамы – ассоциируются еще и с днями недели. День недели, в который вы родились, определяет черты вашего характера и во многом вашу судьбу. В Таиланде принято регулярно приносить дарения Будде «своего» дня и всячески его чтить. Я родился в субботу. Субботним считается Будда, медитирующий в позе лотоса, которого сверху закрывает от дождя семью своими капюшонами семиголовый Король нагов.

Наг проследил за моим взглядом. И на мгновение преобразился. Высоко надо мной, там, где должен был быть, а теперь куда-то исчез потолок кабинета, вставали семь огромных змеиных голов, увенчанных коронами, одна, больше других, посередине, а остальные шесть – по три в ряд с каждой стороны. Все головы росли из одной мощной крупночешуйчатой шеи.

Видение рассеялось. Передо мной снова сидел скромный послушник в оранжевой робе.

— Это – ваш отец. — я кивнул в сторону статуэтки на моем стеллаже.

— Да.

— Вы – нынешний Король нагов.

— Нет. Нынешний Король нагов – мой старший брат. Для вас я просто собеседник, Учитель. Я пришел говорить с вами.

Удивление, даже крайнее удивление, это все же эмоция. Реакция мозга на мощный раздражитель. Однако постоянное воздействие такого раздражителя в течение определенно времени вызывает ответную реакцию мозга, и тот «отставляет» его в сторону на некоторое время. Я временно потерял способность удивляться. Зато откуда-то появилась несвойственная мне наглость:

— Извините за западную прямоту, Ваше Высочество, а теперь, зная, что вы принц, я буду вас так называть – о чем вы собираетесь со мной говорить?

— О книге, которую вы напишете.

— О кулинарном путеводителе?

— Нет. Это не будет кулинарный путеводитель. Это будет книга о Таиланде, о Сиаме, о том, что вкладывают тайцы в это понятие. О культуре и душе страны, если хотите. О том, как все это взаимодействует с внешним миром.

— Но ведь заказывают мне именно книгу о тайской кухне! Для того, чтобы выполнить программу, которую вы задаете, нужно быть Достоевским или Набоковым. Или вы имеете в виду что-то другое?

— Именно эту книгу я имею в виду. Разве кухня не часть культуры, души? Кроме того, как сказал ваш великий русский биолог и врач Мечников, еда – это самый интимный процесс общения человека с природой. Вы, люди, особенно на Западе, почему-то считаете еду второстепенным делом. Только сейчас все начали думать о здоровом питании, посмотрите, сколько книг пишется об этом, снимаются телепередачи, проходят международные семинары, да ведь и молниеносное распространение тайской кухни в Америке и Европе связано не столько с модой на нее или экзотичностью этой кухни, сколько со здоровой сбалансированностью тайской диеты. И все равно какое-то ханжеское отношение к еде присутствует в Западной культуре. Вы будто бы стесняетесь той роли, которую играет пища в вашей жизни, да и в той же самой культуре.

— Ну, тут вы, по-моему, немного сгущаете краски. И потом, разве еда – главное в жизни?

— Нисколько не сгущаю. Еда – один из главных элементов жизни, и не только телесной, но и духовной. Что главное для только что родившегося человека? Материнское молоко. Еда. На протяжение первых лет его жизни о чем думают родители прежде всего? О его образовании? Карьере? Нет и нет! Они думают о том, хорошо ли ребенок ест и переваривает пищу. Потому что пища помогает формировать растущий организм, все его органы, включая мозг. А что делают взрослые, когда рождается ребенок? Собираются вместе и едят. А что делают по поводу других торжеств? Защиты дипломов, свадеб, Дней рождения, праздников, даже таких печальных событий как похороны? Едят.

Что такое вообще любое важное событие в человеческой жизни, как не причина собраться вместе и поесть? Какая разница между общим пиром по случаю забития мамонта, деревенской свадьбой, когда режут свинью и бычка и кормят всю деревню, и банкетом по случаю защиты университетского диплома? Человек привык праздновать свои победы едой. А когда вам надо обсудить что-то важное с кем-то, куда вы его приглашаете? В ресторан. Еда – знак внимания и уважения, принятый среди людей. Еда – это и одно из немногих удовольствий, доступных человеку всю его жизнь до глубокой старости. А какой первый симптом серьезной болезни или стресса? Потеря аппетита. Разве не так?

— Так. Но не хлебом же — или рисом – единым жив человек!

— Нет. Он жив любовью, искусством, спортом, работой, наконец, и еще многим другим. Но. Есть одно «но». Как вы себе представляете все вышеописанное без еды? Будет ли вас волновать что-либо из перечисленных элементов жизни, если вы не ели пять дней? А если семь? Не будет: биология не позволит. И думать вы будете о том, что еще немного, и вы умрете от голода. В Азии отношение к еде гораздо естественнее, чем на Западе. Еда – часть жизни и культуры, одна из важнейших частей. И никому не стыдно в этом признаться. В Таиланде, в Лаосе, в Мьянме знакомые, увидев вас в первый раз за день, вместо приветствия спросят: вы уже ели? И если вы ответите «нет», вам тут же предложат разделить с ними трапезу. Разве не приходится вам иногда лгать вашим тайским друзьям, что вы уже ели, хотя вы голодны, просто из вежливости и нежелания напрашиваться на обед?

— Приходится. Первое время мне было не по себе от таких приветствий. Казалось, все кругом думают, что я голодаю. Потом привык и сам стал приветствовать друзей так же.

— Ну вот, видите? Вы «вписались» в ту культурную среду, в которой живете. Ну а книга напишется так, как должна быть написана. И повторяю, она не ограничится кухней.

Предвосхищая ваш вопрос и пользуясь вашей же западной прямотой, скажу: вас избрали для ее написания не за особые заслуги или выдающиеся литературные способности, а за то, что вы знаете наш язык, способны понять то, что увидите, и что вам говорят, и потом написать связный текст на русском и английском. Ничему не удивляйтесь в ближайшие месяцы, хотя удивительного будет много. Просто фиксируйте все в памяти и на бумаге, все получится само собой. Это пока все, что я хотел вам сказать. Добавлю только одно: не называйте меня «Ваше Высочество». Вы, наверно, уже заметили, что я перестал называть вас Учителем. Позже мы продолжим этот разговор. А пока ложитесь спать, а завтра спокойно езжайте в гостиницу «Ориентал» на обед с послом.

Ответить я не успел: внезапно меня охватило непреодолимое желание уснуть. Сил едва хватило на то, чтобы дотянуться до большой керамической пепельницы в виде лежащего крокодила и положить в нее едва раскуренную трубку.

А в следующее мгновение я проснулся. В высокое, от пола до потолка, окно моей спальни било яркое солнце позднего утра. И, тем не менее, ощущение было какое-то зимнее, московско-февральское: мороз и солнце… Я лежал на кровати, совершенно замерзший от работающего на полную мощность кондиционера. Никогда не включаю его так сильно: кондиционер в спальне всегда выставлен на комфортабельные 24 градуса тепла и включен на слабый режим вентилятора. Сейчас вентилятор гудел от натуги, а термостат был поставлен на 15 градусов. Неудивительно, что я замерз. Исправляя установки, я недобрым словом вспоминал моего вчерашнего гостя, который, по весьма распространенной тайской привычке к сопереживанию, решил сделать доброе дело: усилить режим кондиционера для несчастного фаранга (белого иностранца), страдающего от жары.

И тут я вспомнил, кем был мой вчерашний гость. Меня прошиб пот, моментально стало жарко. Как я попал в спальню? А может, это был сон? Только вот на прикроватной тумбочке стоит пепельница в виде крокодила, которую я четко помню стоящей на столе в кабинете, и в ней покоится недокуренная погасшая трубка. А на балконном парапете ясно видны следы чего-то тяжелого и большого, чего-то, что проволокли через этот балкон. Хотя кто знает, может быть, этот след всегда там был, а я его просто не замечал?

Мобильный телефон влетел в поток моих мыслей настойчивым сигналом будильника. Английская песенка. «Что нам делать с пьяным матросом ранним, ранним утром?». В ритме галопа. Я сам выбрал такой бодрящий сигнал, зная свою привычку утром валяться в постели до последней возможности. Десять часов утра. Значит, я точно досидел с работой до трех ночи и поставил будильник на десять. Моя первая встреча в этот день была назначена на полдень в аэропорту Дон Мыанг, а дорога туда никак не могла занять меньше часа. В плане были еще две встречи после этой, а потом, вечером, ужин с послом в гостинице «Ориентал». Я принялся собираться.

Одновременно готовить и есть легкий завтрак, принимать душ, бриться, чистить зубы, одеваться – задача не из самых простых. В отличие от мистера Бина, брившегося за рулем, я совершенно постыдно с ней не справился, в результате чего опоздал на встречу в отеле Амари Аэропорт на пятнадцать минут, а потом мне весь день пришлось бороться с накапливавшимися минутами опоздания. К семи вечера, времени, когда был назначен ужин, я умудрился отвоевать пять минут и потому опоздал всего на десять.

Посол уже сидел за столиком у самого парапета террасы. Дальше, за парапетом, степенно текли обильные воды реки Чаопрайя.

После взаимных приветствий, не лишенных со стороны посла некоторой иронии по поводу моего опоздания, я занял место напротив него за столиком. Мы сидели на террасе самого старого и, наверное, самого знаменитого пятизвездочного отеля в Бангкоке, и попивали исключительно вкусное красное вино из тайской провинции Лэй, ожидая пока принесут еду. Терраса была ярко освещена, с нее открывался великолепный, известный далеко за пределами Таиланда, вид на Чаопрайю и высотные здания на другом берегу. Увешанные электрическими лампочками на зависть новогодней елке, от пирса гостиницы то и дело отходили большие крутобокие деревянные ладьи или «рисовые баржи», как их здесь называют, перевозящие постояльцев отеля через могучую реку в гостиничное спа и в рестораны, расположенные на другом берегу. Глядя на эти кораблики с глубокими салонными креслами вдоль бортов на деревянных палубах, излучающие радость и праздник, с трудом верилось, что именно такими были в прошлом «рабочие лошади» реки Чаопрайя – баржи, возившие рис в бангкокский порт. Их нынешние потомки, огромные и какие-то плоские железные чудища, насыпанные до краев знаменитым «жасминовым» тайским рисом, медленно и солидно проплывали мимо нас по самой середине реки «поездами» по две-три баржи сразу, подталкиваемые маленькими, но мощными дизельными катерами. Капитаны гостиничных и ресторанных «ладей» привычно, четкими и красивыми движениями, которые бывают только у людей, занятых своим делом долгие годы, вели свои кораблики, подруливая в нужную сторону, прибавляя или убавляя ход, чтобы обойти длинные рисовые «поезда», оставаясь на безопасном расстоянии.

Мы сидели боком к Чаопрайе, попивали вино и любовались рекой, разговаривая о пустяках. Как-то совсем без перехода от московской погоды посол вдруг сказал:

— Я хочу, чтобы вы написали книгу о Таиланде. У меня есть идея книги, и я хочу, чтобы вы ее написали.

— Путеводитель? – спросил я, а в голове совершенно явственно, как на листе фотобумаги, проявился разговор с нагом, накануне посетившим меня, видимо, все-таки во сне.

— Не путеводитель. Скорее, дневник путешествия с описанием тайской культуры, истории, кухни – то есть того, что можно, назвать душой нации, душой страны.

— Я не видел пока подобных дневников в России, но на других языках что-то такое есть, — я говорил почти автоматически, говорил то, что должно было прийти мне в голову, но как-то не приходило, а материализовалось в произнесенные слова само собой, помимо моего мозга, занятого сейчас одной мыслью: такого не может быть! Сидевший передо мной посол Таиланда в России, которого я знал уже несколько лет, которого, как и все его русские друзья и знакомые за глаза называл почему-то на немецкий манер Экселенцем (Экселенц – Его Превосходительство. Прим.авт.), повторял почти в точности фразы, произнесенные в моем вчерашнем сне гигантским змеем, принявшим образ монаха! — Я правильно понял вашего советника, книга должна быть на двух языках, русском и английском?

— Правильно. И она должна быть в форме сказки.

— Сказки? Пересказа тайских легенд?

— Не только. Просто вы, как и все те, кто живет в сказке, не видите в своей жизни ничего сказочного. Оглянитесь вокруг! Для всего Запада и доброй половины Востока все это – экзотическая сказка, несмотря на небоскребы, последние модели автомобилей и мобильный телефон в каждом кармане. Надо раскрыть глаза, стряхнуть с себя обыденное восприятие всего, что вас окружает и – увидеть. А потом описать. Думаю, я смогу вам с этим помочь. Мы поедем вместе в двухнедельную поездку в мае, со съемочной группой российского телевидения, которую мы приглашаем. Они снимут передачу о тайской кухне как части национальной культуры. А вы вместе со мной будете осматривать достопримечательности, делать заметки для себя и помогать в съемках. А потом вы сядете писать книгу – дневник нашего с вами путешествия. Интересно?

— Да, конечно интересно, и в мае я буду не слишком загружен, смогу поехать. Но я все-таки не совсем понял ваш замысел. Вы хотите, чтобы я описал наше путешествие в форме сказки?

— Сказки, фэнтези. И могу сразу вам сказать: ничего придумывать не придется.

— То есть? Фэнтези, которую не придется придумывать?

— Именно. Нужно только грамотно описать то, что вы увидите. Возьмите, хотя бы, этот отель. Он стоит на этом месте сто пятьдесят лет. Он был сначала пристанищем моряков всех рангов, а потом стал первым в стране гранд-отелем. Подумайте, для скольких европейцев и американцев именно с него началось знакомство с Азией и Таиландом? И стоит он в таком месте, которое само по себе уже история. Этот кусочек земли на берегу Чаопрайи – как волшебное зеркало на стыке миров. Это уже не совсем Запад и еще не совсем Восток. Это своеобразный шлюз между ними. Здесь и португальское посольство, самое старое в городе. Здесь же и католический Успенский собор, построенный французами в начале прошлого века, в котором католическая месса ежедневно читается на тайском языке, и только по воскресеньям – на английском. И Успенский колледж тоже здесь, и отсюда он шагнул дальше в город и с годами превратился в Успенский университет, самый большой негосударственный университет страны. А в самом Ориентале останавливались и жили Джозеф Конрад и Сомерсет Моэм, Вацлав Нижинский и Карл Фаберже. Разве это не затмевает любую фантазию, и разве на основе этих исторических фактов нельзя написать захватывающее повествование?

И это – только один маленький клочок тайской земли, просто сидя на котором вы уже погружены в мир, который никто не рискнет назвать обычным. А вот несут наш заказ. Очень кстати: сказать мне больше нечего пока, так что самое время поесть и за едой все обдумать. Кстати, в порядке дилетантского предложения. Может, вам стоит описать вчерашний визит нага? Для начала.

— А? – я поднял на него глаза и тут же вспомнил, как в самом начале разговора, от смущения из-за своего опоздания, я в двух словах рассказал послу мой сон. Правда, это воспоминание пришло с запозданием, небольшим, в доли секунды, но заметным. Однако и сомневаться в нем не приходилось: я помнил как и в каких выражениях рассказал послу о визите принца нагов.

— Ешьте, пока ешьте спокойно и думайте о книге. Ответы на ваши вопросы вы найдете сами, со временем, конечно, но найдете. И я вам кое-что подскажу. Вот этот Том Ям с креветками, например. Вы когда-нибудь задумывались о том, что такое «Том Ям» вообще?

— Острый суп, Том Ям Кунг, если с креветками, он самый известный за пределами Таиланда, Том Ям Кай, если с курицей, и так далее.

— Правильно. Но просто ли это суп из кореньев, овощей, куриного бульона, креветок, лимонной травы и перца? А что такое «Ям»?

— «Ям» по-тайски – острый салат с кореньями и той же лимонной травой… Так что же, Том Ям – вареный салат, ведь «Том» значит «варить»! Никогда в голову не приходило.

— Вот видите, вам, с вашим свободным тайским, на котором вы говорите уже больше пятнадцати лет, в голову не приходило. А тому, кто тайского не знает – и не придет. Так что пусть вам всего побольше приходит в голову, потом опишете. А пока ешьте. Говорят, острый перец разжигает воображение.

— Не слышал такого…

Посол засмеялся.

— Это я только что придумал. Но все может быть…

После обеда мы расстались, попрощавшись до мая. На следующий день посол улетел обратно в Москву, а я вернулся к своему обычному занятию: написанию репортажей и корреспонденций для российской прессы. Никаких волшебных снов я больше не видел, и даже начал сомневаться в том, что вообще что-то видел. Но это оказалось только передышкой.

В конце мая я встретил в аэропорту Дон Мыанг Экселенца, Фотографа и телевизионный экипаж из России.

Автор: Евгений Беленький

Содержание:

• Глава 1. Пролог. За месяц до путешествия.
• Глава 2. Первый день путешествия. Бангкок. Начало сезона дождей.
• Глава 3. Второй день путешествия. Аюттхайя.
• Глава 4. Третий день путешествия. Хуа Хин – Паттайя.
• Глава 5. Четвертый день путешествия. Исан. Накхон Ратчасима, Пхимай.
• Глава 6. Пятый день путешествия. Лан На.
• Глава 7. Эпилог. Бангкок в начале июня. Тхонбури, Главный штаб ВМС, напротив Острова Раттанакосин.